Жиль Дове. Курдистан? [ru]

Этот текст в English | Español | Français | Italiano | Čeština

“Сейчас такие времена, когда мы не можем сделать ничего, кроме как не терять головы"
Луи Мерсье-Вега "Анонимная кавалькада"

Когда трудящиеся берут в свои руки свои собственные дела, чтобы выжить, они открывают возможность для изменения общества.

Некоторые курды были вынуждены действовать в условиях, в которых они оказались, и пытаться создавать в самой сердцевине интернационализированной войны, неблагоприятной для освобождения.

Мы здесь не для того, чтобы "судить" их.

И не для того, чтобы терять голову.

Само(защита)

В различных частях мира пролетарии приходят к самозащите через самоорганизацию:

"Широкий спектр "движений" – вооруженных и безоружных, колеблющихся между социальным бандитизмом и организованной партизанской деятельностью – действует в наиболее разрушенной зоне глобального капиталистического наркоманского притона, демонстрируя черты, сходные с РПК. Тем или иным образом, они пытаются оказать сопротивление против разрушения экономики выживания, уже превращенной в маргинальную, против разграбления природных ресурсов или горнодобычи или против насаждения капиталистической земельной собственности, которая ограничивает доступ и / или пользование либо вообще препятствует им... Мы можем навскидку привести случаи морского пиратства в Сомали, MEND в Нигерии, наксалитов в Индии, мапуче в Чили... Важно уловить общий для них контекст: это самозащита. Люди всегда само-организуются на основе того, чем они являются в рамках капиталистического способа производства (рабочие той или иной компании, жители той или иной местности и т.д.), а уход от уровня защиты ("требования") совпадает с тем фактом, что все эти субъекты взаимопроникают, и по мере того, как структурирующее их отношение капитала и наемного труда начинает дезинтегрироваться, различие прекращает существовать" (1)

Ведет ли (или может ли привести) самоорганизация в Рождаве от потребностей выживания к перевороту в социальных отношениях?

Нет нужды повторять здесь историю мощного курдского движения за независимость в Турции, Ираке, Сирии и Иране. Десятилетиями курды были оторваны друг от друга соперничеством между этими странами и репрессиями, которые они там испытывали. После взрыва Ирака на три образования (суннитского, шиитского и курдского), сирийская гражданская война освободила территорию в Сирии, где курдская автономия приобрела новую форму. Для того, чтобы управлять этой территорией и защищать ее от военной угрозы было установлено народное (то есть, межклассовое) единство. Агентом этого перелома послужило Исламское государство (ИГ). Сопротивление перемешало старые общинные связи и новые движения, в особенности, женщин, в фактический альянс между пролетариями и средними классами, причем в роли цементирующего фактора выступает "нация". "Преобразование, происходящее в Роджаве, до известной степени покоится на радикальной курдской идентичности и на контингент, состоящий в основе из среднего класса... который, несмотря на радикальную риторику, всегда имеет определенную заинтересованность в сохранении капитала и государства" (2)

Демократическая революция?

Выбор слов в политике важен. Если Роджава выработала свою конституцию и назвала ее "Общественным договором", то это отдает эхом Просвещения 18 века. Ленин и Мао забыты, нынешние курдские лидеры читают Руссо, а не Бакунина.

"Общественный договор" Роджавы провозглашает "взаимное и мирное сосуществование и взаимопонимание между всеми слоями общества" и признает "территориальную целостность Сирии". Это то, что говорится во всех демократических конституциях, и нет никаких оснований ожидать провозглашения классовой борьбы или требований ликвидации границ и, тем самым, государств (3).

Это дискурс демократической революции. В Декларации прав человека и гражданина 1789 г. ясно провозглашаемое право на "сопротивление угнетению" шло рука об руку с правом на собственность. Свобода была полной, но она определялась и ограничивалась законом. То же самое в Роджаве: "частная собственность" является правом по закону. Хотя и избрав описательный термин "автономный регион", "Общественный договор" предусматривает администрацию, полицию, тюрьмы, законы (а значит, и центральную власть, собирающую деньги).

Но на дворе 21 век: ссылка на "Всемогущего бога" соседствует с "устойчивым развитием", почти что паритетом для женщин (40%) и "гендерным равенством" (хотя и связанным с "семьей").

Добавим разделение властей, отделение церкви от государства, независимую судебную систему, экономическую систему, призванную обеспечить "всеобщее благосостояние", гарантию прав рабочих (включая право на забастовку), ограничение числа политических институтов и т.д. – это левая республиканская программа.

Если некоторые люди в Европе и США усматривают в подобных целях провозглашение социальной революции, то их ошибка, вне всякого сомнения, состоит в "культурном релятивизме". В Париже такая программа вызвала бы в радикальной среде только издевки, но "хорошо там, где нас нет"...

Тем, кто проводят параллели между Роджавой и Испанской революции, стоит сравнить этот "Общественный договор" с программой, принятой CNT в мае 1936 г. (и тем, во что она конкретно вылилась через 2 месяца).

Новый национализм

Как любое политическое движение, национально-освободительное движение обзаводится собственными идеологиями, средствами и союзниками, которые оно способно завести и которых меняет, по мере надобности. Если идеология нова, то потому что отражает перемены во времени.

"Нельзя понять ни нынешний поворот в курдском вопросе, ни траекторию его политического выражения – в первую очередь, РПК – не учитывая конца золотого века социалистического или "прогрессивного" "национализма снизу" на периферии и полупериферии капиталистической системы и его причин" (4).

РПК не отказалась от обычной цели национально-освободительных движений. Даже если она теперь избегает слова, которое звучит слишком авторитарно, цель РПК остается той же, что и вчера: создание центрального аппарата управления и политической власти над территорией – и для описания такой вещи нет более подходящего слова, чем государство. Отличие, помимо административного наименования, в том, что эта вещь будет настолько демократической и подконтрольной гражданам, что уже не будет заслуживать названия государства. Это уже чистая идеология.

В Сирии курдское национальное движение (под влиянием РПК) заменило требование правового государства более скромной и "низовой" программой: автономия, демократический федерализм, права мужчин и женщин и т.д. Вместо идеологии социализма под руководством единой рабоче-крестьянской партии, развивающей тяжелую промышленность, или отсылок к "классу" и "марксистам" выдвигаются самоуправление, кооператив, община, экология, антипродуктивизм и, в качестве бонуса, гендер.

Цель сильной внутренней автономии с демократической жизнью внизу не является абсолютно утопичной. Так живут, например, различные районы Тихоокеанского региона; правительства предоставляют широкие рамки самоуправления населению, которое никого не интересует (за исключением тех случаев, когда в игру вступают горнорудные интересы – тогда туда посылаются войска). В Африке Сомалиленд обладает признаками государства (полицией, валютой, экономикой), но его никто не признает. В Чиапасе (который многие сравнивают с Роджавой) люди выживают в региональной полу-автономии, которая защищает их культуру и ценности, не беспокоя мир за ее пределами. Кстати, сапатистское восстание, первое восстание эры антиглобализма, стремилось не к независимости или преобразованию общества, но скорее к сохранению традиционного образ жизни.

Курды живут в самом сердце нефтяного региона, раздираемого бесконечными конфликтами и находящегося под господством диктатур. Это оставляет мало места для Роджавы... но небольшое, может быть, все-таки есть. Хотя ее экономическая жизнеспособность низка, она существует, благодаря перепадающим нефтяным крохам. Черное золото уже породило такие марионеточные государства, как Кувейт, и позволяет существовать курдскому мини-государству в Ираке. Достаточно сказать, что будущее Рождавы зависит не столько от мобилизации ее народа, сколько от переплетения игр господствующих держав.

Если отказ РПК от проекта государства-нации реалистичен, нам следует задаться вопросом, на что будет похожа федерация трех или четырех автономных зон – пересекая границы, как минимум, трех стран – поскольку сосуществование нескольких автономных зон не устранит центральную политическую структуру, которая соединит их вместе. В Европе трансграничные регионы (например, вдоль Одера-Нейссе) не уменьшают власть государства.

Другая повседневная жизнь

Иногда, как в данной случае, солидарность против врага вызывает временное сглаживание социальных различий: коллективное управление селениями; связи между бойцами (мужчинами и женщинами) и населением; распространение медицинских знаний (начало преодоления власти специалистов); свободная раздача некоторых продуктов питания в самые худшие моменты боевых действий; новое отношение к психическим расстройствам; коллективная жизнь учащихся – мальчиков и девочек; отправление правосудия общими комитетами (избираемыми в каждом селении), которые разбирают споры, определяют наказания и стремятся к реинтеграции и реабилитации; интеграция этнических меньшинств в регионе; самоорганизация женщин за пределами домашнего очага (5).

Разве это "демократия без государства"? В наши намерения не входит противопоставлять список негативных моментов списку позитивных моментов, составленный приверженцами. Необходимо видеть, откуда идет это самоуправление и как оно может развиваться, поскольку мы никогда не наблюдали государство, растворяющееся в местной демократии.

Неизменная социальная структура

Никто не считает, что "курды" обладают привилегией быть единственным в мире народом, всегда жившим в гармонии. Как и другие народы, курды разделены на группы с противоположными интересами, на классы – или, если "класс" звучит слишком по-марксистски, на правящих и управляемых. Сейчас иногда приходится читать о том, что в Роджаве разворачивается или готовится "революция". Учитывая, что правящие классы никогда добровольно не отдавали власть, где и как они были разгромлены? Какая интенсивная классовая борьба происходила в Курдистане и открыла этот процесс?
Об этом нам не говорится ничего. Да, девизы и заголовки говорят о революции, статьи возвещают, что обитатели Рождавы ведут борьбу с ИГ, патриархатом, государством и капитализмом... Но в этом последнем моменте, никто не объясняет, может ли PYD-РПК быть антикапиталистической и каким образом... И никто, по-видимому, не замечает этого "упущения".

Так называемая Июльская революция 2012 г. фактически соответствует уходу войск Асада из Курдистана. Прежняя административная власть исчезла, обеспечение безопасности перешло к другой силе, и дела взяло в свои руки самоуправление, объявленное революционным. Но что это за "само"? И какой революции?

Хотя много и охотно говорят о взятии власти снизу и изменении в семейно-бытовой сфере, никогда не поднимается вопрос об изменении отношений обмена и эксплуатации. В лучшем случае описываются кооперативы, но без малейших указаний на начало коллективизации. Новое курдское государство вновь открыло месторождения и заводы по очистке нефти, производит электроэнергию – но ничего не говорится о том, кто на них работает. Торговля, ремесла и базары работают, деньги продолжают играть свою роль. Захер Бахер, визитер, восхищающийся курдской "революцией", говорит: "Прежде чем покинуть регион, мы говорили с владельцами магазинов, бизнесменами и людьми на рынке. У всех было скорее положительное мнение о DSA [Демократическом самоуправлении] и TEV-DEM ["Движении за демократическое общество" – коалиции организаций вокруг PYD]. Они довольны миром, безопасностью и свободой и организуют свой бизнес без всякого вмешательства со стороны каких-либо партий или групп" (6). Итак, революция, которая не беспокоит буржуазию.

Солдаты

Достаточно бывает сменить имя. Многие из сегодняшних хвалебных отзывов в адрес Роджавы, в том числе по вопросу о гендере, году так в 1930-м адресовались группам сионистских пионеров в Палестине. В первых кибуцах, наряду с зачастую прогрессивной и социалистической идеологией, существовали материальные условия (ненадежность и потребность в обороне), которые побуждали их не отказываться от половины доступной им рабочей силы: поэтому женщины должны были принимать участие в сельскохозяйственных работах и обороне, что предполагало их освобождение от чисто "женских" задач (включая существование коллективного ухода за детьми).

Но как раз ничего подобного в Рождаве не происходит. Вооружение женщин – это еще не все (как ясно демонстрирует пример Армии обороны Израиля). З. Бахер свидетельствует: "Я сделал одно интересное наблюдение: я не видел ни одной женщины, работавшей в магазине, на заправочной станции, на рынке, в кафе или ресторане". "Самоуправляющиеся" лагеря беженцев в Турции полны женщин, которые заботятся о детях, пока мужчины ищут работу.

Революционность движения или организации не может измеряться количеством вооруженных женщин – и тем более его или ее феминистский характер. С 1960-х гг. большинство партизанских организаций включали или включают и сейчас множество женщин-бойцов – к примеру, в Колумбии. Тем более это верно для партизанских движений, вдохновлявшихся маоизмом (Непал, Перу, Филиппины и т.д.) и использовавших стратегию "народной войны": равенство мужчин и женщин должно способствовать подрыву традиционных структур, феодальных или племенных (всегда патриархальных). Именно в маоистских корнях РПК-PYD следует искать источник того, что специалисты называют "военным феминизмом".

Но почему вооруженная женщина служит символом эмансипации? Почему мы с такой легкостью усматриваем в этом образ свободы, подчас даже забывая о том, за что идет борьба?

Если женщина с реактивной установкой может появляться на обложке журнала "Ле Паризьен" или в активисткой газете, то это потому что речь заходи о классической фигуре. Монополия на пользование оружием – традиционная мужская привилегия; инверсия должна продемонстрировать особый радикализм или исключительность того или иного сражения или войны. Как когда-то фотографии красивых женщин из испанских милиций. Революция – на конце автомата Калашникова... в руках женщины. К этому образу иногда добавляется другой, более "феминистский": вооруженная женщина-мстительница, пристреливающая плохих ребят, насильников и т.д.

Заметим, что ИГ и режим Дамаска создали некоторые военные отряды, состоящие только из женщин. Однако, в отличие от YPJ-YPG, они не выступают с критикой гендерных различий и не используют эти силы в первых рядах, но отводят им полицейскую или вспомогательную роль.

К оружию

В ходе парижских демонстраций в поддержку Роджавы транспарант объединенной колонны анархистов требовал "Оружия для курдского сопротивления". Учитывая, что средний пролетарий не имеет штурмовых винтовок и гранат, которые он мог бы тайно отправить в Курдистан, то от кого же мы требуем этого оружия? На кого мы должны полагаться в поставках оружия – на международных торговцев оружием или на НАТО? Вообще-то, такие поставки втихую уже идут, но анархистские транспаранты не имеют к этому никакого отношения. Никого, кроме ИГ, не именуют новыми Интербригадами. Так о какой же вооруженной поддержке идет речь? О требовании еще больших западных ударов с воздуха, со всем "сопутствующим ущербом", о котором все мы знаем? Очевидно, нет. Тогда это просто пустая формула, и это, возможно, хуже всего: так называемая революция служит просто предлогом для демонстраций и лозунгов, осуществления которых никто и не ждет. Мы оказываемся в самой гуще политики спектакля.

Нас не слишком удивляет то, что люди, которые всегда готовы обличать военно-промышленный комплекс, ныне взывают к нему. Достаточно вспомнить, как в 1999 г. во время конфликта в Косово некоторые анархисты поддержали бомбёжки НАТО... чтобы предотвратить "геноцид".

Анархисты

Еще большие сожаление, чем организации, которые всегда поддерживали национально-освободительные движения, вызывает то, что эта экзальтация охватила гораздо более широкую среду товарищей-анархистов, сквотеров, феминисток и автономов, иногда людей в целом куда более проницательных.

Если в эту среду проникает политика "меньшего зла", то их радикализм является бесхребетным (что не исключает личной смелости или энергии).

Сегодня куда легче пылать энтузиазмом в отношении Курдистана (как 20 лет назад было с Чиапасом), чем отчаиваться в связи с Бийянкуром (рабочим пригородом во Франции, – перевод.). "Там", по крайней мере, нет отчаявшихся и пьяных "пролов", которые голосуют за Национальный фронт и мечтают только о том, чтобы выиграть в лотерею или найти работу. "Там" – крестьяне (хотя большинство курдов живет в городах), сражающиеся горцы, полные мечты и надежды... Этот сельско-природный аспект (экология!) смешивается с желанием перемен здесь и сейчас. Дни великих идеологий и обещаний "Великого Вечера" (революции, – перевод.) ушли в прошлое: мы делаем что-то, "создаем связи", несмотря на нехватку средств, выращиваем огород, разбиваем небольшой общественный сад (наподобие упомянутого З. Бахером). Это отзвук "обороняемой зоны": засучим рукава и сделаем что-нибудь конкретное и небольшое, зато здесь и сейчас. Именно это они и делают "там", с AK-47 за плечами.

Некоторые анархистские тексты упоминают Роджаву только с точки зрения местных достижений и соседских ассамблей, почти никогда не говоря о PYD и РПК и т.д., как будто бы все это было чисто стихийными действиями. Это похоже на то, как если бы мы, анализируя всеобщую забастовку, говорили только о самоуправлении бастующих и забастовочных пикетах, ни словом не упомянув местные профсоюзы, или маневры профсоюзного руководства, или его сделки с государством и хозяевами...

Революция все больше рассматривается как поведенческий вопрос: самоорганизация, интерес к гендеру, экология, установление связей, дискуссии, аффекты. Если мы добавим к этому полное отсутствие интереса или беспечность по отношению к государству и политической власти, то логично, и в самом деле, усмотреть революцию – и даже "революцию женщин" – Роджаве. Раз мы все меньше и меньше говорим о классах, о борьбе между классами, что с того, что этого нет и в дискурсе РПК-РYD?

Какая критика государства?

Если радикальной мысли не нравится в национально-освободительных движениях лишь цель создания государства, то достаточно отказаться от этой цели и счесть, что, в основе своей, нация (если она без государства) – это народ. А как же мы можем быть против народа? Ведь мы – это же более или менее все. Почти 99%. Разве нет?

Для анархизма характерна принципиальная враждебность в отношении государства (и в этом его заслуга). При этом (а это немало), его самая большая слабость в том, что он воспринимает государство, прежде всего, как инструмент насилия (которым оно, безусловно является), не обращая внимания на то, каким образом и как оно играет эту роль. Поэтому достаточно убрать наиболее очевидные формы государства, чтобы некоторые (не все) анархисты сочли, что государство уже исчезло или вот-вот исчезнет.

Так анархисты оказываются обезоруженными, столкнувшись с тем, что выглядит слишком похожим на их собственную программу. Будучи против государства, но за демократию, они, естественно, поддерживают демократический конфедерализм и социальное самоопределение. Ведь анархистский идеал – это замена государства тысячами федерированных общин (и трудовых коллективов). На этой основе можно быть интернационалистами и в то же время поддерживать национальное движение, если оно практикует социальное и политическое самоуправление, именуемое сегодня "присвоением общего" (коммонс). И если РПК больше не заявляет о претензии на власть, но выступает за систему, где власть распределена между всеми, то анархистам легко увидеть в этих речах себя.

Перспективы

Попытка демократической революции в Роджаве и сопровождающие ее социальные изменения возможны лишь вследствие чрезвычайных условий: развала иракского и сирийского государств и вторжения в регион джихадистов – угрозы, которая способствовала радикализации.

Сегодня представляется возможным, что, при военной поддержке Запада, Роджава сможет (по примеру Иракского Курдистана) существовать как автономная единица, держащаяся на расстоянии от продолжающегося сирийского хаоса. В этом случае, такое маленькое государство, каким бы демократическим оно ни хотело быть, при нормализации ситуации не сможет сохранить социальные завоевания или достижения. В лучшем случае сохранятся некоторое местное самоуправление, прогрессивное образование, свобода печати (избегая богохульства), толерантный ислам и, конечно, гендерный паритет. И ничего больше. Но этого достаточно для тех, кто хочет верить в социальную революцию ради сохранения самой веры – разумеется, желая, чтобы эта демократия стала еще более демократической.

Что касается надежды на конфликт между самоорганизацией снизу и надзирающими за ней структурами, то это означает воображать, будто в Роджаве существует ситуация "двоевластия". Это значит забывать о том, что импульс этому самоуправлению дала сила самой PYD-РПК, которая и сохраняет реальную власть, как политическую, так и военную.

Возвращаясь к сравнению с Испанией 1936 года, тогда "начала" революции были разрушены войной. В Роджаве же сначала была война и, к сожалению, нет ни малейшего признака того, что может родиться какая бы то ни было "социальная" революция.

Жиль Дове

Примечания:

[1] Il Lato Cattivo. The “Kurdish Question”, ISIS, USA, Etc. // http://endnotes.org.uk/en/il-lato-cattivo-the-kurdish-question-isis-usa-etc

[2] Becky. A revolution in daily life // http://peaceinkurdistancampaign.com/2014/12/22/a-revolution-in-daily-life/

[3] The Social Contract (of Rojava) // http://peaceinkurdistancampaign.com/resources/rojava/charter-of-the-soci...

[4] Il Lato Cattivo. The “Kurdish Question”, ISIS, USA, Etc.

[5] Социальные различия сильно сократились, поскольку самые богатые курды не стали участвовать в самоуправлении, но нашли убежище в других странах, с более комфортными условиями.

[6] Zaher Baher. The experiment of West Kurdistan (Syrian Kurdistan) has proved that people can make changes // https://libcom.org/news/experiment-west-kurdistan-syrian-kurdistan-has-p...

Перевод: В. Граевский
http://aitrus.info/node/4148