В тезисах о задачах Коммунистической Партии в пролетарской революции, одобренных II съездом Коммунистического Интернационала, тезисах поистине глубоко вдохновлённых марксистской доктриной, в качестве исходной точки было принято определение взаимоотношений между партией и классом и установлено, что классовая партия может включать в свои ряды только лишь часть своего класса – но не весь класс – и, возможно, даже не его большинство.
Эта очевидная истина была бы освещена ещё лучше, если бы было уточнено, что о классе не приходится даже говорить, если в этом классе не присутствует меньшинство, стремящееся организоваться в политическую партию.
Что такое социальный класс, согласно нашего критического метода? Может быть мы должны рассматривать его с точки зрения чисто объективной, внешней констатации, отождествляя его с экономическими и социальными условиями, положением по отношению к производственному процессу, большим количеством людей? Этого было бы слишком мало. Наш метод не останавливается на описании общественного устройства на некий данный момент, на абстрактном отслеживании линии, разделяющей людей, из которых состоит общество, на две части, как в схоластических описаниях натуралистов. Марксистская критика рассматривает человеческое общество в движении, его развёртывание во времени, подходя к нему с существенными историческими и диалектическими критериями, т.е. изучая связь между событиями, их отношение друг к другу и их взаимовлияние.
Вместо того, чтобы брать – в соответствии со старым метафизическим методом – моментальную фотографию общества в некий данный момент и затем работать над ней, чтобы распознать по каким категориям следует классифицировать людей, составляющих общество, диалектический метод рассматривает историю, как кинематограф, в котором кадры сменяются один за другим; он ищет и узнаёт класс в появляющихся в этом движении персонажах.
В первом случае на нас обрушились бы тысячи доводов чистых статистов, демографов, людей близоруких,– если вообще зрячих – которые пересматривали бы все разделения и заключали бы, что существует не два класса, и не три, и не четыре, а их могут быть десятки, сотни и тысячи, и они поделены между собой на бесчисленные уровни с неопределёнными промежуточными зонами. Во втором случае мы столкнёмся с совершенно иными элементами для распознания главного героя исторической трагедии, коим является класс, для установления персонажей, действий, конечных целей, которые конкретизируются с очевидной однородностью, посреди изменчивости мириады фактов, зарегистрированных бедным фотографом статистики в холодной серии безжизненных данных.
Для того, чтобы установить, что класс существует и действует в какой-то момент истории, нам недостаточно будет узнать, например, сколько было купцов в Париже времён Людовика XVI, или английских лордов в XVIII веке, или рабочих бельгийской мануфактурной промышленности на заре XIX в. Мы должны будем подвергнуть нашему логическому исследованию целый исторический период, проследить социальное, а следовательно и политическое, движение, пусть даже с переменным успехом, с подъёмами и падениями, но искать путь, приверженный системе интересов одной части человечества, поставленной в определённое положение системой производства и её развитием.
Так Фридрих Энгельс, в одном из своих первых классических трудов, написанных в соответствии с этим методом, выводил из истории английских рабочих классов объяснение серии политических движений и демонстрировал существование классовой борьбы.
Эта диалектическая концепция класса ставит нас выше тусклых возражений статистов. Они теряют право видеть классы, чётко противопоставленные на сцене истории как хоры на подмостках театральной сцены, они никоим образом не могут оспорить наши выводы, исходя из той предпосылки, что в зоне контакта собираются неопределённые слои с беспорядочной диффузией отдельных лиц, и при этом обойтись без того, что историческое лицо одного класса меняется при виде другого.
• • •
Концепция класса, поэтому, должна вызывать у нас не статичный образ, но образ динамичный. Когда мы замечаем социальную тенденцию, движение по его конечным результатам, тогда мы можем распознать существование класса в истинном смысле слова. Но в таком случае существует, в физическом, если ещё и не в формальном смысле, классовая партия.
Партия жива, когда живы доктрина и метод действия. Партия – это школа политической мысли и следовательно организация борьбы. Первое – факт сознательности, второе – факт воли, а точнее тенденции к конечной цели.
Без этих двух категорий у нас отсутствует определение класса. Повторяем, холодный регистратор данных может констатировать родство жизненных обстоятельств в более или менее обширных группах, но становление истории не выдаёт себя ни единым следом.
И эти две категории не могут не сосредотачиваться, не конкретизироваться в классовой партии. Как формируется последняя, с совершенствованием существующих условий и отношений, возникающих из утверждения новых производственных систем – вроде ввода в эксплуатацию крупных предприятий, движущая сила которых требует многочисленных квалификаций и формирует их – так постепенно начинает конкретизироваться в сознательности более чёткое влияние интересов такой коллективности и такая сознательность берёт истоки в малых группах. Когда массы вынуждены действовать, только эти первые группы обладают видением конечной цели, и они стимулируют и направляют остальных.
Когда мы имеем дело с современным пролетарским классом, этот процесс следует рассматривать как связанный не с профессиональной категорией, но с единым целым, и тогда мы видим как возникает самая чёткая сознательность единства интересов, которая также является результатом такого комплекса опытов и идей, что может возникнуть только в ограниченных группах, включающих в себя элементы, отобранные из всех категорий. И видение коллективного действия, стремящегося к общим конечным целям в интересах всего класса и сконцентрированных в предложении изменить весь социальный порядок, может стать ясным только в прогрессивном меньшинстве.
Эти группы, это меньшинство являются ни чем иным, как партией. Когда её формирование достигнет определённой стадии, даже будучи уверенными в том, что оно не сможет протекать без остановок, кризисов, внутренних конфликтов, мы сможем говорить о наличии действующего класса. Будучи лишь частью класса, в то же время только партия придаёт ему единство в действии и движении, потому что она объединяет те элементы, которые, переходя границы категории и местности, чувствуют и представляют собой класс.
Это бросает свет на смысл фундаментальной истины: партия – это лишь часть класса. Глядя на устоявшийся, абстрактный образ общества, если замечаешь в нём определённую зону, класс, а в нём небольшое ядро, партию, легко впасть в ошибку, что часть класса, как правило большинство, остающаяся вне партии, может иметь больший вес, больше прав. Но стоит только подумать, что во всей этой большой массе остаются люди, всё ещё не обладающие классовой сознательностью и волей, живущие ради своего эгоизма, или ради своей категории, прихода, или нации, становится ясно, что для того, чтобы застраховать действие всего класса в историческом движении, необходим организм оживляющий, цементирующий, ведущий, формирующий его – даём слово – станет ясно, что в реальности партия является жизненным ядром, без которого у остальной массы не оставалось бы никаких мотивов считаться единым собранием сил.
Класс предполагает партию – потому что для того, чтобы быть и продвигаться в истории, классу необходима критическая доктрина касательно истории и конечной цели, которая должна быть в ней достигнута.
• • •
Единственная истинная революционная концепция классового действия состоит в делегигировании этого действия партии. Доктринальный анализ и нагромождение исторического опыта, позволяют нам с лёгкостью свести к мелкобуржуазным и анти-революционныи идеологиям любую тенденцию к отрицанию и контрастированию необходимости и первоочерёдности функции партии.
Если оспаривание происходит с демократической точки зрения, его следует подвергнуть той же критике, что служит марксизму для опровержения любимых теорем буржуазного либерализма.
Для этого будет достаточно напомнить, что если сознание людей является результатом, а не причиной характерных черт окружающей среды, в которой им приходится двигаться, единственным правилом останется способность эксплуатируемого, голодного, истощённого, свергнуть, избавиться от холёного эксплуататора, обладающего всеми возможностями и ресурсами. Это может быть только исключением. Эффективная буржуазная демократия обращается за советом к массам, потому что знает, что большинство всегда ответит в пользу привилегированного класса и с радостью делегирует ему право на правление и увековечение эксплуатации.
Отношения изменятся не через введение или отзыв буржуазного голосования. Буржуазия правит через большинство, являющееся таковым не только по отношению ко всем гражданам,, но в равной мере по отношению к одним трудящимся.
Поэтому, если бы для тех действий и инициатив, которые должны принадлежать одной партии, она призвала бы в судьи всю пролетарскую массу, она наткнулась бы на ответ, который почти наверняка был бы благоприятен для буржуазии; он был бы всегда менее просветлённым, прогрессивным, революционным и продиктованным истинно коллективным сознанием общих интересов всех трудящихся и конечных целей революционной борьбы, чем тот ответ, что исходит исключительно из рядов организованной партии.
Концепция права пролетариата на свои собственные клаасовые действия является лишь абстракцией, лишённой марксистского смысла и скрывающей желание вести революционную партию к расширению своих рядов до наименее зрелых слоёв, т.к. помере того, как это происходит, принимаемые ею решения всё более приближаются к намаерениям буржуазии и консерваторов.
Если бы мы искали подтверждений для этой истины по ту сторону теоретического исследования, в том опыте, которым нас снабдила история, мы обнаружили бы огромный беспорядок. Не будем забывать, что исключительным, общим пунктом буржуазии является противопоставление «здравого смысла» массы «злополучию меньшинства нарушителей спокойствия», бравирование добрым расположением по отношению к трудящимся вместе с непримиримой ненавистью к партии, как к единственному средству при помощи которого трудящиеся могут нанести ущерб эксплуататору. И правые течения рабочего движения, социал-демократические школы, чью реакционную суть продемонстрировала история, снова и снова настраивают массы против партии, хотели бы иметь дело с классом в более широких рамках, чем узкие партийные круги, а когда не могут расширить его вне всякой точной границы доктрины и дисциплинированного действия, стремятся к установлению своих главных органов не только для своих активных борцов, но для избранных на парламентские посты из более широкого круга – и фактически, парламентские группы вседа являются крайне правым крылом своих партий.
Всё вырождение социал-демократических партий Второго Интернационала, их явное превращение в наименее революционные из дезорганизованной массы, брало начало в том факте, что они с каждым днём всё больше теряли точный силуэт партии, именно потому что отталкивались от операизма, от «лейборизма», короче действовали уже не как авангардные первопроходцы класса, но как его механическое выражение в выборной избирательной системе, в которой тот же вес и то же влияние придавались менее сознательным и более эгоистичным слоям самого пролетарского класса. Реакция на данную эпидемию даже в довоенный период, и особенно в Италии, разворачивалась в смысле внутрипартийной дисциплины, недопущения в партию элементов, которые не стояли бы полностью на позициях нашей революционной доктрины, контрастов между автономными парламентскими группами и местными органами, очищении партийных рядов от нечистых элементов. Это тот же метод, что проявил себя в качестве противоядия от реформизма и сформировал фундамент для доктрины и практики Третьего Интернационала, для которого функционирование партии, централизованной, дисциплинирoванной, ясно ориентированной на проблемы принципа и тактики находится на первейшем плане; для которого «поражение социал-демократических партий Второго Интернационала не было поражением пролетарских партий вообще», но было, по более подходящему выражению, поражением организмов, забывших, что являются партиями, потому что они перестали быть таковыми.
• • •
Существует ещё ряд возражений коммунистической концепции функционирования партии и он соотносится с другой критической и тактической формой реакции на реформистское вырождение. Это возражения синдикалистской школы, которая вместо этого признаёт класс экономических профсоюзов и утверждает, что именно они являются соответствующими органами для ведения революции.
Также и эти возражения, идущие явно слева, и приобретшие после периода классического французского, итальянского, американского синдикализма новые формулировки от маргинальных тенденций Третьего Интернационала, легко сводятся до полу-буржуазных идеологий, как из-за критики принципа, так и благодаря констатации результатов, к которым они привели.
Хотелось бы рассмотреть класс в одной из его организаций, несомненно характерной и очень важной, которую представляют собой профсоюзы, по отраслям, возникающие до политической партии, объединяющие более широкие массы и и соответственно тождественные рабочему классу в его тотальности. С абстрактной точки зрения подобный критерий демонстрирует лишь бессознательное почтение к той же демократической лжи, на которую рассчитывает буржуазия для того, чтобы гарантировать свою власть через предлодение народному большинству выбирать себе правителя. И с других теоретических точек зрения этот метод отвечает мнениям буржуазии; когда доверяет профсоюзам организацию нового общества, отстаивая концепции автономии и децентрализации тех же производственных функций, что и у реакционных экономистов. Но в наши намерения не входит проводить полный критический анализ синдикалистских доктрин. Достаточно констатировать, принимая в то же время во внимание результаты исторического опыта, что крайне правые элементы пролетарского движения всегда принимали ту же точку зрения, выдвигая на первый план профсоюзное представительство рабочего класса, хорошо зная, что они затушёвывают и смягчают характер движения по той простой причине, на которую мы уже указывали. Сама буржуазия в наше время симпатизирует и имеет тенденцию, совсем не противоречащую логике, к профсоюзным проявлениям рабочего класса, в том смысле, что она с радостью пошла бы – в своей самой умной части – навстречу реформам своего государственного и представительского аппарата, которые предоставили бы большое место «аполитичным» профсоюзам и даже самой их необходимости в осуществлении своего контроля за системой производства. Буржуазия чувствует, что до тех пор пока может сохранять пролетариат на уровне непосредственных экономических потребностей, которые интересуют его от категории к категории, это производит консервативный эффект, предепреждая формирование той опасной «политической» сознательности, что одна является революционной, потому что нацелена на уязвимое место противника: обладание властью.
Но от старых и новых синдикалистов не ускользнул тот факт, что в большей части профсоюзов доминируют правые элементы, что диктатура мелкобуржуазных управителей над массами основывалась, даже более, чем на выборном механизме социал-демократических псевдо-партий, на бюрократии, в которую интегрированы профсоюзы. И тогда синдикалисты, а с ними и очень многие другие элементы движимые исключительно духом реакции на реформистскую эпидемиюпосвятили себя изучению новых типов профсоюзной организации и основали новые профсоюзы независимые от традиционных. Поскольку эта уловка была теоретически фальшивой, т.к. не преодолевала фундаментальный критерий экономической организации собирания только тех, кто находится в определённых условиях из-за своего участия в производстве, не задаваясь вопросами об их особых политических убеждениях и их особых задачах в действиях, которые могли бы потребовать и принесения в жертву самих себя, поскольку следование за «производителем » не выходило за рамки «категории», в то время как только партии класса, рассматривающей «пролетария» в широкой гамме его условий и его действия, удаётся пробудить в классе революционный дух – этот метод показал, что не соответствует цели.
Тем не менее не устают от поисков схожего рецепта даже сегодня. Одна из ошибочных интерпретаций марксиского детерминизма, ограниченная концепция той части, что располагает фактами сознательности и воли в формировании революционных сил под изначальным влиянием экономических факторов, приводит многих к следованию «механической» системе организации, которая включая в себя, можно сказать почти автоматически, массы в соответствии с определённым текущим отношением лиц, из которых они состоят, к производству, ошибочно полагает, что готова двигаться к революции притом с максимальной революционной эффективностью. Возрождается иллюзорное решение увязать повседневное удовлетворение экономических стимулов с конечным результатом переворота общественной системы, разрешая посредством организационной формулы старую проблему антитезиса между ограниченными, постепенными завоеваниями и максимальной реализацией революционной программы. Но – как правильно провозгласило в одной из своих резолюций большинство немецкой компартии, когда эти вопросы стояли в Германии наиболее остро (и определили потом откол Рабочей Коммунистической Партии) – революция не является вопросом организационной формы.
Революции необходима организация активных и позитивных сил, объединённых единой доктриной и единой целью. Заметные слои и многочисленные лица физически принадлежащие классу, в интересах которого победит революция, находятся вне данного объединения. Но класс живёт, борется, движется вперёд, побеждает, благодаря деятельности тех сил, что вышли из его лона в муках истории. Класс отталкивается от непосредственной однородности экономических условий, которые кажутся нам первым двигателем тенденции к преодолению, разрушению существующей производственной системы, но для того, чтобы принять эту грандиозную роль у него дожно быть собственное мышление, собственный критический метод, собственная воля, нацеленная на то воплощение, на которое указывают анализ и критика, собственная боевая организация, наиболее полно и плодотворно направляющая и использующая все усилия и жертвы. Это и есть партия.
Амадео Бордига, 1921 г.
Перевод с ит. Э.Тханулы, 2001 г. Taken from the Antagonism website.
Comments